А был ли мальчик?
Мальчик, конечно же, был.
Дмитрий родился в последнем браке Ивана Грозного – в браке, который не считался каноническим и был очень скоротечным: свадьба Ивана с Марией Нагой состоялась летом 1580-го года, а уже весной 1582-го Иван задумался о новой женитьбе и начал вести переговоры с английской королевой, сватаясь к ее родственнице.
19 октября 1582 года родился Димитрий, что не остановило брачных планов Грозного и не упрочило положение царицы Марии. Согласно завещанию Ивана, Дмитрию был выделен удел в Угличе (с уездом), туда он и был выслан – вместе с матерью и с многочисленными родственниками из рода Нагих, под присмотр дьяка Михаила Битяговского и мамки Василисы Волоховой. Знаменательно, что польский дипломат Лев Сапега, бывший в то время в Москве и внимательно следивший за всеми событиями, совершенно не упоминает в своих письмах о Димитрии, удаление которого прошло незаметно для москвичей.
Судя по всему, современниками он и не воспринимался в качестве «наследника-царевича», о чем свидетельствует, например, история с измененным титулом Димитрия в записях «келарского обиходника» Кириллова монастыря – вплоть до канонизации 15 мая 1606 года он именовался просто «князем»: «по князе (выделено нами, Е.П.) Димитрии Ивановиче по Углицком последнем корм с поставца»; после канонизации эту запись заклеили «бумажкой» и поверх написали: «на память благоверного царевича (выделено нами, Е.П.) князя Димитрия Углецкого, Московского и всея Руси чудотворца праздничный корм с поставца» .
Царь Федор относился к брату по-доброму, слал ему в Углич подарки, но возвращать в Москву не собирался. Власти поддерживали в обществе мысль, что Димитрий – незаконный, и никаких прав на престол не имеет, запрещая, якобы, даже поминать имя его во время церковной службы. Нагие, естественно, не пылали любовью к новому царю и его окружению, лишившему их прежнего положения и материальных благ. Еще при жизни Ивана Грозного отец Марии, Федор Федорович, пытался как-то оклеветать Бориса Годунова, но был наказан за «оболгание». Теперь же недовольные, озлобленные, недалекие и несдержанные Нагие заливают горе вином и тешат свое тщеславие слухами и сплетнями, порочащими их главного врага – Бориса, становящегося все более и более значительным лицом в государстве.
«Младший брат царя, дитя лет шести или семи… содержится в отделенном месте от Москвы, под надзором матери и родственников из дома Нагих, но (как слышно) жизнь его находится в опасности от покушений тех, которые простирают свои виды на обладание престолом в случае бездетной смерти царя» – пишет в своих записках Флетчер .
В атмосфере ненависти к царю Федору и Годунову рос и воспитывался болезненный мальчик, унаследовавший отцовскую неуравновешенность и жестокость: «Сему же царевичу Димитрию естеством возрастающу и братнее царство и величество слышащу и от ближних си смущаему и зане же не вкупе пребывания с братом о сем печалуяся и часто в детьских глумлениих глаголет и действует нелепаа о ближнейших брата си, паче же о сем Борисе» .
Современники записывают многочисленные истории, подтверждающие, что он «точно сын Ивана Грозного»: «Он (говорят) находит удовольствие в том, чтобы смотреть, как убивают овец и вообще домашний скот, видеть перерезанное горло, когда течет из него кровь (тогда как дети обыкновенно боятся этого), и бить палкой гусей и кур до тех пор, пока они не издохнут» .
Н.М. Карамзин приводит другую, как он считает, «выдумку» годуновских сторонников: «Царевич, играя однажды на льду с другими детьми, велел сделать из снегу двадцать человеческих изображений, назвал оныя именами первых мужей государственных, поставил рядом и начал рубить саблею: изображению Бориса Годунова отсек голову, иным руки и ноги, приговаривая «так вам будет в мое царствование» .
Дмитрия часто одолевали болезненные припадки, во время которых он мог нанести нечаянные увечья и себе, и тем, кто пытался ему помочь: «Сего году в великое говенье таж над ним болезнь была падучий недуг, и он поколол и матерь свою царицу Марью; а вдругождь на него была болезнь перед великим днем, и царевич объел руки Ондреевой дочке Нагова: одва у него Ондрееву дочь Нагова отняли» – рассказывает мамка Василиса Волохова во время угличского следствия. Волохова была ставленницей Годунова, но ее слова во всех страшных подробностях подтверждает и сам Андрей Нагой: «А на царевиче бывала болезнь падучая; да ныне в великое говенье у дочери его руки переел; а и у него, Андрея, царевич руки едал же в болезни, и у жильцов, и у постельниц: как на него болезнь придет и царевича как станут держать, и он в те поры ест в нецывеньи, за что попадется» .
Припадки эпилепсии ослабляли физические силы и умственные способности царевича, делая его игрушкой в руках честолюбивых Нагих, внушавших ему необоснованные надежды на престол. Исаак Масса приводит в своих записках следующие рассуждения малолетнего Димитрия: «Плохой какой царь, мой брат. Он не способен управлять таким царством». Мальчик якобы строил планы отправиться в Москву: «хочу видеть, как там идут дела, ибо предвижу дурной конец, если будут столь доверять недостойным дворянам» – имея в виду Бориса Годунова. Вряд ли подобные мысли могли зародиться в детской голове самостоятельно, без влияния извне.
Трагическое событие произошло 15 мая 1591 года.
Следственная комиссия, прибывшая через четыре дня, по горячим следам установила все обстоятельства дела.
Мальчик играл на заднем дворе со сверстниками «в тычку» – «тешился с робяты, играл через черту ножем». В минуту несчастья с ним были четверо мальчиков – «жильцов робят», кормилица и постельница. К бьющемуся на земле с перерезанным горлом ребенку первой подбежала кормилица Орина, взяла его на руки – «у нея на руках царевича и не стало». Услышав крики, прибежала мать Димитрия, бросилась на мамку Василису с упреками и побоями: «почала ее бити сама поленом», обвиняя в убийстве Димитрия сына Волоховой Осипа и сына Битяговского.
Прискакал на двор брат царицы Михайло Нагой – «пьян на коне», зазвонили в колокола, поднялась страшная смута в народе, начались разгромы и убийства. Убили самого Битяговского и его сына, Осипа Волохова и еще некоторых – всего 12 человек. Как водится, заодно и пограбили в свое удовольствие: «на Михайлов двор Битяговского пошли все люди миром и Михайлов двор разграбили и питье из погреба в бочках выпив и бочки кололи», разгромили «дьячью избу» (канцелярию), причем у подъячего Третьяченко «разломали коробейку» и украли из нее «государевых денег 20 рублев, что были приготовлены на Царицын и на царевичев расход».
Следственная комиссия, искавшая ответы на два основных вопроса – «которым обычаем царевича не стало и чьим наущением свершились угличские убийства» – постановила, что царевич сам нечаянно закололся, а смуту в городе подняли Нагие по ложному обвинению царицы Марии. В Москве дело было доложено патриаршему совету, который подтвердил выводы комиссии: «царевичу Димитрию смерть учинилась Божьим судом», а Нагие виновны в «великом изменном деле» .
Царицу Марию постригли в монахини и сослали «в пусто место за Белоозеро», Нагих разослали по удаленным городам, угличан, замешанных в смуте, кого казнили, кому резали языки, кого сослали. Согласно легенде, угличскому колоколу, зазвонившему в набат 15 мая, также «резали язык» и сослали в Сибирь.
Такова была официальная версия событий, подкрепленная многочисленными свидетельскими показаниями, которые все подтверждали версию нечаянного самоубийства – все, за исключением Михайлы Нагова, настаивавшего на версии убийства – того самого Михайлы, который в этот момент обедал у себя в доме и только потом «прискакал пьян на коне».
Но… слухам поверили больше!
Слухи об убийстве царевича Димитрия от ножа убийц, подосланных Годуновым, распространяли в народе бояре, недовольные возвышением Годунова. Мало того, Годунова обвинили даже в призвании хана и в поджоге Москвы – якобы для отвлечения внимания от углицкого дела! В дальнейшем «вина» Годунова нарастала, как снежный ком: и ослепление Симеона Бекбулатовича, и насильственное пострижение Марии – вдовы ливонского короля Магнуса, и отравление ее малолетней дочери, а потом и царской дочери Феодосии, – все приписывалось Борису!
Как говорит с горечью пушкинский Годунов:
«Кто ни умрет, я всех убийца тайный:
Я ускорил Феодора кончину,
Я отравил сестру свою царицу,
Монахиню смиренную… Все я!»
Позднее утвердилась мысль, что все несчастия, переживаемые страной, ниспосланы Богом как возмездие за грех детоубийства.
Тогда же появились и первые слухи о подмене неким мертвым «поповым сыном» царевича Димитрия, якобы оставшегося в живых и спрятанного Романовыми, – слухи, на благодатной почве которых и возросли впоследствии оба Самозванца.
На самом деле, устранение Димитрия на тот момент было Годунову совсем невыгодно – по мнению некоторых историков, более вероятно, что оно могло быть скорее организовано Василием Шуйским. В то время царская чета не оставила еще надежд на появление наследника, что и оправдалось рождением в мае 1592 года царевны Феодосии, в которой Борис признавал свою «государыню и племянницу». Даже при возможном отсутствии детей права Ирины Годуновой на престол были более бесспорными, чем права царевича, прижитого в незаконном браке и одержимого падучей болезнью. Подтверждением этому является та самая челобитная, в которой просили царя Федора о заключении нового брака «чадородия ради», напрочь отметая Димитрия как возможного претендента на престол. Борис не мог не понимать, что он силен только своим свойством с царем – «шурин государев» постепенно подготовлял передачу власти царице в случае кончины супруга – вспомним беспрецедентную доныне роль Ирины в государственном управлении при «избывавшем мирской докуки» муже.
Примечательно, что само трагическое событие, сыгравшее столь роковую роль в судьбе Годунова и очернившее его на долгие века в памяти потомков, было довольно быстро забыто простыми угличанами, и уже в 1606 году местные жители не могли найти могилу (!) «невинно убиенного» отрока, мощи которого разыскивало духовенство: «долго не обрели и молебны пели и по молебны само явилось тело: кабы дымок из стороны рва копаного показался благовонен, тут скоро и обрели» .
Перенесение мощей царевича Димитрия было не просто церковным мероприятием, но акцией политической – дабы предотвратить появление новых Лжедмитриев. Жития царевича, основанные на так называемом Ином сказании –тенденциозном произведении, исходящем из стана Шуйских, – а также многие другие записки и летописи времен Смуты закрепили образ невинно убиенного руками Годунова младенца. Карамзин подтвердил освященную церковью легенду, ярко изобразив сцену убиения доверчивого мальчика злодеем Волоховым, Пушкин своим гениальным пером поддержал обвинение и, таким образом, эта «хитро распущенная, народом усвоенная, летописцем закрепленная клевета на царя Бориса» пошла гулять по свету и дожила до наших дней.
(М.Нестеров)
В конце пьесы стечение трагических обстоятельств и политических интриг подводит несчастного царя Федора к выводу о том, что единственным исполнителем царской воли может быть только Борис. Даже Ирина, пытавшаяся подвигнуть Федора к самостоятельности, видит, что выхода нет:
«Свет государь, нет выбора тебе;
Один Борис лишь царством править может,
Лишь он один. Оставь на нем одном
Правления всю тягость и ответ!»
Ссылки:
Библиография -
http://je-nny.livejournal.com/147960.htmlЦарь Федор Иоаннович и Борис Годунов:
1 – Предисловие. Несть бо власть аще не от Бога…
http://je-nny.livejournal.com/147384.html2 – Федор и Борис. Право драматурга
http://je-nny.livejournal.com/147570.html3 – Борис Годунов - Боже, Боже! За что меня поставил ты царем!
http://je-nny.livejournal.com/148824.html4 – Тихая царица
http://je-nny.livejournal.com/158837.html5 – Борис Годунов – Достиг я высшей власти!
http://je-nny.livejournal.com/159155.html![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
