Авторы Белого Ворона - Ирина Любельская

[je_nny]

Ирина Любельская shlomith_mirka

Мы познакомились совсем недавно. Ирина моложе меня на целую жизнь.
И неизмеримо талантливей.
Но есть то удивительное совпадение - в мироощущении, в ощущении себя в мире.
Ира человек открытый - не зря же она завела ЖЖ! - но загадочный.
Открытый для милосердия и добра.
Замкнутый в себе, как улитка в домике.
Своеобразный в каждом проявлении души - в жесте, поступке, строке, слове, о чем бы она не писала.
Видя ее фотографию в ЖЖ я сразу же вспоминаю Мандельштама: Невыразимая печаль / Открыла два огромных глаза...
Это печальная душа, умеющая радоваться всем проявлениям жизни: рассвету и закату, любви и разлуке.
Душа мудрая и невинная, древняя и юная.
Сумрачная - как и большинство фотографий, что делает Ира.
И эта душа болит - "Взглянул я окрест себя, и душа моя страданиями человечества уязвлена стала":



"Свою личную метафору России я уже предлагала: драконоборец, увязший вместе со своим зверем. Сказка о Егории Храбром – устроителе земли русской (он заново организует землю, возвращает ей первоначальное лицо, данное Богом: дремучим лесам он приказывает расступиться и заклинает их стать церквами соборными, рекам приказывает течь по горам и лесам, а не по дорогам, горам приказывает разойтись и заклинает их стать местом для церквей), только пошедшая вкось...

Герой, увязший со своим делом, и положение вещей не вселяет надежды: не только потому, что иссякают силы, время истончает и волю, и память, забывается и та причина, по которой вступили в противоборство, и та, по которой еще стоит оставаться на поверхности. От героя мир отдаляется, нет населяющих его мужчин и женщин, всей жизни его уже нет. Сдается только, что взялся не за свое дело, раз увяз, раз не сказка получается, а дурной морок.

Нет ничего, кроме неподвижности, кроме глаз дракона перед глазами, постепенно тающих и гаснущих, возвращающихся в один первородный мутный туман. Дракон – это не коллективное бессознательное, увы, таково есть наше сознание: равно осознанная воля к добру и к злу, эйфория при свершении того и другого, сменяющаяся апатией. Ибо когда два вектора разрывают жертву его, драконовой, любви (настоящей, искренней, чудовищной в прямом смысле) на части, все усилия заведомо бесплодны..."

От многой мудрости есть многая печаль...

Стихи Ирины, может быть, трудны для восприятия - но так сейчас пишут многие, так - в смысле: только строчными буквами и почти без знаков препинания. Я понимаю, в чем тут "фишка", как сейчас говорят, и сама писала такое - но читать трудно. Мне легче - я поднаторела в свое время на чтении стихов Алексея Уморина, сложных, как головоломки.

Вот это мне нравится, очень:


Девочки на берегу.

***

гул ветряной утих
расти оставлять минуты
что останется дальше от них -
за тобою - влюблённых как будто

омывает ноги в песке
омывающий в море ноги
думали: кончит никем
вот он смертью кончает логию

посмотри, господин, - рыбари
птицы бьющиеся в винограде -
мы здесь дышим и говорим
лишь игры и забавы ради

их способно солнце испечь
им не жаль расставаться похоже
пустотой заполняем речь
пустоту же речью тревожим

говорят ли рыбы? - ходил
и по берегу вот идут люди
не полюбит ведь больше - любил
кто или тот кто не любит.

7 апреля 2014

И очень нравится мне проза Ирины - которую она сама, как мне кажется, прозой и не считает - так, заметки на бегу!

Ну вот, например, отрывок, взятый наудачу - "Одесса":

"Одесса. В Одессе у меня были пушки с турецкого фрегата "Тигр", лестницы-лестницы, бесконечные, белые, мраморные, были одесские гремучие трамваи: много поворотов, много петель и колец, на каждом вся железная внутренность этого зверя лязгает и перетрясается. Были широколиственные деревья, отбрасывающие на потрескавшийся, бугристый асфальт фантастические тени. Оттого в сумерках они казались выходцами из каких-то далеких тропиков, прорастающей сквозь корку асфальта флорой джунглей. Турецкие пушки были раскаленными от солнца, теплыми даже ночью.

И был, конечно, Пушкин. Живой и случайный, не памятник и не фонтан (хотя и фонтан был), а просто я знала, что тогда же, когда и я в этом городе, тогда же и он там гуляет по ему одному угодным маршрутам, такой веселый турист. Граф де Ришелье ("Париж стоил мессы для Анри IV, а для него Париж стоил Одессы"), некто в античной тоге и со свитком, встречающий на верху лестницы: какой-то немой посол прежних времен. Может, вышел из киммерийских теней Публий Овидий Назон.

В Одессе жил мой дедушка, которого я видела только один раз в жизни, в 4 года, и испугалась его. А он, наверное, испугался этого. Потом он умер, потом умерла кошка, которая жила у них. А жива ли бабушка Мария, я не знаю. И, наверное, никогда и не узнаю. Пока не встретимся. Вот оттого мне и думается, что посмертие – это повторение детства. Так что все будет хорошо.

А море я - нет, так я его и не полюбила..."