Друг Детства. Ольга и Андрей

[je_nny]

Анатолий Корбкин Катерина

Это отрывок из большой повести "Друг детства", первая часть которой должна быть опубликована в следующем номере альманаха "Белый ворон".

...А Лялька в это время разговаривала с тем самым дачником, который довольно печально смотрел на ее сияющее лицо. Звали его Андреем Евгеньевичем Хомским. Он не хотел приезжать сегодня, но… не удержался. Не так много радостей дарила ему жизнь. Получилось совсем не так радостно, как он думал: увидев Олю, он опять испытал ту душевную боль, какую пережил при расставании с ней два с лишним года назад. И кто мог подумать, что такое обыкновенное житейское событие, как поиск дачи на лето, приведет его… Приведет его к самой большой в его жизни любви!
Пока ехал, все твердил привязавшееся стихотворение – Озеров, кажется: Дождь в декабре, как любовь под старость, как-то не вовремя, что-то не так. Усталость? Нет, не сказать, чтоб усталость. Странность? Или попал впросак? Как совпадают: час непогоды и горевое житье-бытье, и неурочное время природы – запоздалое время мое…
И, вздыхал, качая головой, и сам себе удивлялся: Олечка…
Апрельский дождь в декабре.

Когда он впервые увидел Олю, она показалась ему гораздо старше, чем на самом деле, и он удивился, что она еще школьница. Потом узнал, что в прошлом году она потеряла мать, и просто заболел от сострадания: он сам растил дочь один – его жена, обожаемая Машенька, умерла при родах. Нет, конечно, без бабушки они бы не справились, но отец всегда был для Леночки на первом месте – ее кумир, ее друг, ее защитник. Ее собственность.
Теперь Леночка была замужем, и внуку Митеньке недавно исполнилось целых три года, но Андрей Евгеньевич по-прежнему был главным мужчиной в семье, хотя с удовольствием бы уступил эту почетную должность зятю. Они по очереди брали отпуска, чтобы пасти Митеньку, и, проведя целый месяц рядом с Олей, Андрей Евгеньевич затосковал. Он не хотел приезжать на выходные, но приехал. И на следующие тоже. На работе и в пустой московской квартире он не находил себе места и какое-то время довольно успешно обманывал сам себя, думая, что просто жалеет девочку. Как дочь.
Она ему нравилась, очень. Еще немного нескладная, но такая женственная и непосредственная, такая нежная и сильная духом: весь дом держался на ней, потому что Наталья Львовна после смерти дочери сильно сдала. Они подолгу разговаривали обо всем на свете – Оля много читала, была умна, наблюдательна и насмешлива. В ней проглядывал явный педагогический талант, передавшийся от многочисленных предков-учителей: сам Хомский, преподававший не один десяток лет и легко справлявшийся со студентами, ничего не мог поделать с маленьким внуком, слушавшимся Олю беспрекословно. А что говорить о Леночке, которую он воспитал совершенной эгоисткой! Сейчас, общаясь с Олей, он это ясно видел.
Андрей не мог не любоваться ее слегка медлительной грацией, а когда Оля смотрела на него смеющимися серыми глазами, медленно моргая ресницами, его сердце обрывалось и падало куда-то вниз. Она же совершенно не замечала своей власти над Хомским: все-таки Лялька была еще совсем девочка, и не очень хорошо понимала, какое действие оказывает на мужчин зрелище ее розовой коленки, сдобного белого плеча с красным волдырем от укуса комара или беззащитно склоненной шеи в завитках светлых волос. Оля тоже привязалась к нему, хотя он хорошо понимал: это привязанность дочерняя – ей просто не хватало отца! Когда он приехал в первые выходные после возращения на работу, она так побежала к нему, так повисла у него на шее, что он с огромным трудом удержался, чтобы не поцеловать ее всерьез. Хорошо еще, что она заметила его издали и встретила у самого парка…
И Леночка тут же его раскусила – она очень ревниво относилась ко всем попыткам Хомского наладить личную жизнь, успешно расстроив несколько возможных браков, и теперь устроила страшный скандал, в который вовлекла и Наталью Львовну, упрекая ее в потворстве «преступной страсти» отца. Ляли, к счастью не было – она ушла с девчонками купаться. Впервые в жизни Хомский поднял руку на дочь: она так грязно оскорбила Олю, что он не стерпел. Леночка зарыдала, Наталья Львовна, задыхаясь, повалилась на диван, зять метался между ними с валерьянкой, а Андрей собрал сумку и ушел, решив перехватить Олю в парке.
Если бы Ольга была взрослой женщиной!
Если бы он не был старше ее на такое чудовищное количество лет…
Он не отступился бы так легко.
И если бы…
Если бы она не была так влюблена в своего Сашку!
Хомский ничего знать не знал, пока Оля посреди разговора – она помогала ему перебирать смородину для варенья – вдруг не замерла с широко раскрытыми глазами, а потом медленно поднялась, краснея. Он повернулся и увидел высокого светловолосого мальчика, который подходил к ним с каким-то пакетом в руках. Андрей сразу понял, кто это. Парень был просто копией Гриши Сорокина, давнего приятеля, который, собственно, и сосватал ему эту дачу. Саша, коротко переговорив с Олей, отдал ей пакет и пошел по дорожке к калитке, за которой его ждала тоненькая девочка в очень коротком платье, а Оля смотрела ему вслед.
Потом села, прижав пакет к груди, и совершенно по-детски заплакала навзрыд – слезы, огромные как та же смородина, так и брызнули! В конце концов он выудил у нее все и, вздыхая, гладил по голове: это он уже проходил с Леночкой, но не ожидал, что будет так больно с Олей. Тогда он еще думал, что любит ее как дочь…
Ляля, ни о чем не подозревая, шла через парк, возвращаясь с дальнего пруда. Андрей Евгеньевич окликнул ее. Она подошла и присела рядом на деревянную лавочку:
– Ой, вы уже уезжаете? Вы же хотели на завтра остаться!
– Да, уезжаю. Вот решил тебя дождаться.
– Вы в следующие выходные приедете?
– Нет, Оля, не приеду. И мои завтра съезжают.
– Как?! Почему?
– Леночка так решила.
– Ах, Леночка…
Леночке было уже почти двадцать пять, но Ляле иной раз казалось, что она моложе ее самой, так капризничала Елена Андреевна, заставляя отца и мужа суетиться вокруг. Ляля сначала даже было подружилась с ней, но потом поняла, что Лена привыкла к слепому обожанию и к тому же патологически ревнива.
– Но ведь мы с вами еще увидимся, правда? Вы всегда можете приехать к нам в гости!
Он вздохнул.
– Боюсь, я не стану приезжать к вам в гости.
– Но почему?! Я что, больше вас не увижу?! А как же я без вас! – глаза ее налились слезами.
– Господи, это такой трудный разговор…
– Что-то случилось?
– Случился небольшой скандал. Хорошо, что тебя не было.
– Так дело во мне?
– Ты же знаешь, какая Леночка ревнивая. А я слишком… привязался к тебе.
– Я тоже к вам привязалась! Но я же не собираюсь отбирать вас у Леночки! Она ваша дочь, а я… так.
– Ты – не так. Я был бы счастлив, если бы у меня была такая дочь, как ты, но…
– Ну говорите, Андрей Евгеньевич! Вы же знаете, со мной можно обо всем говорить!
– Да, ты удивительно взрослая для своих пятнадцати…
– Шестнадцати!
– И я все время забываю, что ты годишься мне в дочери. Только чувства мои к тебе… совсем не отеческие. Ты понимаешь?
Она смотрела на него во все глаза, слезы сразу высохли, и на щеках вспыхнул румянец.
– Андрей Евгеньевич…
– Вот видишь.
Ольга растерянно моргала, потом выпалила:
– Ну и что?! Что в этом такого ужасного?
– Оля! Ты несовершеннолетняя…
– Через два года мне будет восемнадцать! В следующем году я закончу школу!
– И я старше тебя настолько, что даже страшно подумать!
– Это неважно…
– Ну что ты говоришь!
– Но я не понимаю! Почему тогда Лена ревнует? Я думала, она ревнует меня, как… как будто я набиваюсь вам в дочери! Но это же – совсем другое дело!
Он снова вздохнул.
– Как ты думаешь, почему я не женился второй раз? У меня было несколько попыток – Лена выжила всех. Я должен принадлежать ей целиком и полностью.
– Но сейчас у нее есть муж и сын!
– Это ничего не меняет. Все, что ее – только ее. Я сам виноват, что Леночка такая – никогда не мог ни в чем ей отказать…
– Вы очень любили ее мать, да?
– Очень. Мы были так молоды, когда поженились… И мне казалось – я виноват в смерти Маши…
– Андрей Евгеньевич! Я… я хочу, чтоб вы знали! Я так… восхищаюсь вами! Так… уважаю! Я… я не знаю…
– Олечка, ну не надо!
– Вы самое лучшее, что было у меня в жизни! Мне так тепло с вами! И я не знаю… как буду жить без этого, и я… так ужасно привыкла… к нашим разговорам… и к вам…
– Тебе просто не хватало отцовского внимания.
– Нет, подождите! Если вы… вдруг… через два года… Мне кажется, я могла бы… сделать вас счастливым. Вот.
– Девочка моя! – он покачал головой. – Ты сама не знаешь, о чем говоришь…
Андрей смотрел на нее с тоской: юная, пылкая, с горящими щеками и влажными глазами – губы у нее дрожали от волнения, а пальцы лихорадочно заплетали конец косы, чтобы через секунду расплести его вновь.
– Да, ты могла бы сделать меня счастливым…
– Я же знаю!
– Но сомневаюсь, что смогу сделать счастливой тебя. И потом, как же Саша?
– Я ему не нужна!
– Поэтому надо принести себя в жертву?
– Ничего не в жертву! Я вас люблю… тоже…
Он засмеялся:
– Вот именно – тоже! Послушай, что я скажу. Тебе нелегко живется, и всегда так будет, потому что ты… Ты еще очень юная, но… Ты и ребенок, и женщина, потрясающая женщина, очень красивая…
– Ничего я не красивая! Я толстая и вообще…
– Ты не толстая, ты просто еще не совсем оформилась. И для своего возраста ты немножко слишком… женственная. Но ты – очень красивая. Твоя красота проявляется все больше и больше. Ты из тех женщин, что с возрастом делаются только лучше…
– Правда?
– Тебе только нужно правильно одеваться. Жалко, что некому тебе подсказать! Бабушка не обращает внимания, а зря. Одежда много значит. Но это не главное. Главное – это ты. Не помню, кажется, кто-то из великих скульпторов говорил: те женщины, которых стоит лепить и писать обнаженными, обычно выглядят нелепыми в одежде. А ты просто еще не осознаешь, какая ты… желанная.
– Как это?
– Бывают женщины красивые, но… не притягательные, понимаешь? А ты – другая. Поэтому тебя ждет непростая жизнь – слишком многие мужчины будут тебя хотеть. И ты должна быть очень осторожной, ценить себя и беречь, а не размениваться на мелочи.
– Я понимаю.
– Другие девочки кокетничают, завлекают мальчиков…
– А я не умею…
– Так тебе это и не надо. Мальчишки сами будут бегать за тобой, вот увидишь!
Слова Андрея Евгеньевича, как золотые ключики, открывали у нее в душе один замок за другим, и Ольга вдруг почувствовала невероятную свободу – свободу полета! Она выпрямилась и словно вся осветилась изнутри, а Андрей, которому на секунду вдруг примерещились крылья у нее за спиной, любовался с болью в сердце: прощай, моя чужая девочка, прощай!
– А переписываться мы с вами можем? Андрей Евгеньевич?
– Переписываться… Ну, почему бы и нет.
– Пожалуйста, не оставляйте меня совсем, пожалуйста!
– Я сам тебе напишу, адрес я знаю.
– Спасибо!
– А теперь все, иди. И я пойду.
Он встал и Ляля поднялась тоже.
– Мы больше не увидимся? Никогда?!
– Может быть, когда-нибудь и увидимся. И запомни мои слова: ты – красивая, желанная и… любимая. Хорошо?
– Спасибо вам за все-за все! Можно… можно я вас поцелую?
– Нет, нельзя.
– Но почему? В щеку?
– Потому что я захочу большего. Все, иди, девочка, иди! Прощай!
Он повернулся и быстро пошел по аллее, Лялька тоскливо смотрела ему вслед, а когда Андрей скрылся из глаз, повернулась и побрела в другую сторону, уныло пиная ногой сосновую шишку. Потом вдруг вспомнила: «красивая, желанная и любимая», распрямилась и, чувствуя какую-то веселую злость, побежала домой.
Скандал, судя по всему, случился совсем не маленький: Леночки было не видно и не слышно, от бабушки пахло валерьянкой, но она не сказала Ляле ни слова. Раздеваясь перед сном, Оля вдруг подошла к большому, в рост, зеркалу – она и раньше разглядывала себя, расстраиваясь, но сейчас вдруг посмотрела другими глазами – глазами Андрея Евгеньевича.
И правда, я вовсе и не толстая! – думала она, поворачиваясь в разные стороны.
Вон, и талия есть! И ноги длинные…
И ноги были длинные, и талия на месте. Высокая грудь, сильные бедра, тонкие запястья и щиколотки, нежная, чуть тронутая загаром кожа, сияющие глаза и слегка вьющиеся волосы: Ляля не узнавала себя, словно этот разговор в парке изменил ее, превратив из лягушки – в царевну, из маленькой нескладной Ляльки – в царственную Ольгу, и тень красавицы-матери проявилась у нее за плечом. Оля усмехнулась, чуть приподняв бровь, и сама поразилась своему сходству с матерью.
– Ну, Са-ашенька! – пропела она, глядя в зеркало, а на следующее утро произвела ревизию бабушкиного шкафа в поисках подходящего платья: в материнские наряды она – при всем сходстве с Титúной – все-таки бы не влезла…


Анатолий Коробкин. Зеркальце

И вот теперь она с нежностью смотрела на Андрея Евгеньевича – он приехал, приехал!
– Я так рада вас видеть! Просто ужасно!
– Я тоже. Ты так расцвела…
– Это все вы! Вы меня… расколдовали.
– Как у тебя дела с Сашей?
– А! Никак. Вон, видели – взял и ушел.
– Да он тебя просто ревнует, это очень заметно.
– Не знаю. Никак у нас с ним ничего не получается. Может, я слишком гордая?
– Не думаю.
– Андрей Евгеньевич, а ведь мне уже восемнадцать, вы понимаете?
– Оля, перестань. Мы с тобой не раз это обсуждали.
– Обсуждали… Леночка и вообще. Все равно не понимаю!
Андрей разглядывал ее с мукой: да, расцвела. Теперь Ольга уже все про себя понимала и кокетничала с ним вполне сознательно, но он только качал головой. Ничего хорошего не могло получиться из того, к чему толкало его наивное Олино кокетство, ничего. На прощанье она поцеловала его в щеку, и Хомский на секунду прижал ее к себе сильной рукой.
– Поцелуйте меня, Андрей Евгеньевич! Пожалуйста! Один раз…
Искушение было слишком сильным.
Да в самом-то деле! Ей действительно уже восемнадцать!
– Если ты поклянешься, что мы не будем больше это обсуждать, и ты не станешь искать со мной встречи.
– Хорошо. Хотя цена слишком высокая…
И он поцеловал эту чертовку – легким нежным поцелуем, едва прикоснувшись губами к ее полуоткрытому рту.
– Это нечестно! Это не считается!
Андрей еще раз поцеловал – в лоб – возмущенную его коварством Ляльку.
– Прощай! Береги себя…
И, пока ехал обратно, все сокрушался о своей опоздавшей любви: вот скинуть бы хоть десяток лет! Да, было времечко – целовали в темечко, а теперь в уста – и то ради Христа…
Он знал множество всяких поговорок.


А.Коробкин. Утро

Comments

[galankor.livejournal.com]

Интересный текст, а иллюстрации! Вы открыли нового художника, спасибо! Как прописаны детали: кружевная занавеска на второй картине - фон для женской спинки, на третьей - робкие вербочки и вкусное смородиновое варенье, да и всё, что на столе. И удивительный контраст юного лица в фас и затылок зрелой женщины..