Поздний визит. Рассказ Елены Долгопят
Apr. 18th, 2012 10:44 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
je_nny
http://www.diary.ru/~Bodygardener/p174179527.htm?oam#more1
Оригинал взят у
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
rekaoka в Поздний визитПозвонил сотрудник, Андрей Никифоров, по домофону. То есть – стоял у подъезда. Времени уже было начало двенадцатого, она ему так и сказала: Вы с ума сошли? Начало двенадцатого. Какая подпись? Кому нужна моя подпись среди ночи? До завтра, всего доброго.Но он вежливо объяснил, что у Дмитриева сменилось расписание, они встречаются буквально через три часа в аэропорту, Дмитриев улетает в Штаты, так что подпись нужна немедленно, бумаги он взял.
- Я сам, меня самого сорвали, извините, - так он сказал.
Она нажала кнопку, отворила дверь. Слышала, как он поднимается в лифте. Ждала в прихожей, чтобы тут же подписать бумаги и выставить. Ручку приготовила. Она устала, мечтала о душе, о фильме, который вчера не досмотрела, уснула на последней сцене. Досмотреть и спать.
Он вошел в прихожую. Вошел медленно. Задумался, прежде чем переступить порог. Она сказала:
- Не впускайте холод, прикройте за собой дверь, где бумаги?
Он молчал. Смотрел на нее без улыбки. Тихо и внимательно. Никаких бумаг при нем не было. Разве что он держал их сложенными в кармане стареньких джинсов. Она никогда не видела его в джинсах. В офисе джинсы запрещались. И полинявший свитер с вытянувшимися рукавами невозможно было представить в их строгом офисе.
- Вы в таком виде с Дмитриевым встречаетесь? В костюме нельзя было? Где бумаги?
- Костюм я запачкал сегодня, в столовой, компот пролил, сдал в стирку.
- У вас что, один костюм?
- Ну, да. Я костюмы терпеть не могу, галстуки ненавижу, их у меня два. Ребята подарили на день рожденья. Сказали, что им уже тошно меня в одном и том же галстуке видеть. Так что я одну неделю в одном хожу, а другую в другом. Сегодня я был в синем. Другой у меня серый, под цвет глаз, продавщица посоветовала.
- Вы пьяны?
- Нет, - отвечал он удивленно. – Конечно, нет. Что вы.
Она всмотрелась. Действительно, не пьян. Но какой-то потерянный. Говорит много, пустое. Но говорит тихо, не напористо и смотрит виновато. Да, точно, вина в глазах. Кстати, и правда, серые глаза. Серые и трезвые, трезвость она мгновенно умела определять, был опыт.
- Вот ручка, - она показала ему ручку. – Давайте бумаги.
Он посмотрел на свои часы.
- А который час?
- Двенадцатый, я вам уже говорила.
- У меня часы стоят.
- Ну, заведите. Где бумаги?
- Бумаг нет.
Он переступил с ноги на ногу. Смотрел виновато, но глаз не отводил.
- Я придумал начет бумаг, иначе бы вы меня не пустили. А мне очень нужно с вами поговорить. Вопрос. Самый важный вопрос для меня.
Говорил все также тихо, но с энергией, с какой-то силой, направленной на нее, чтобы захватить ее внимание, убедить. Энергия убеждения.
- И этот ваш вопрос не терпит отлагательства?
- Да.
Он опустил глаза, и она увидела, что у него длинные ресницы. Он вновь посмотрел на нее.
- Я знаю, вы устали, я не вовремя и не к месту. Но поверьте, это важно.
Она положила ручку на столик.
- Я слушаю.
- Не короткий разговор.
- Хорошо, пройдемте.
Как ни странно, она не сказала ему уходите. Ее заразило его настроение. Его волнение, скрытое за тихим голосом, ей передалось. И никак уже невозможно было отложить того, что он собирался ей рассказать. Она должна была услышать.
- Не нужно, не снимайте обувь, у меня прохладно.
- Это ничего что прохладно, даже лучше.
И он стянул раздолбанные кроссовки. Правый носок оказался с дырочкой на большом пальце. И она почувствовала жалость к этому человеку. Почувствовала к нему что-то.
Она привела его в кухню, потому что в комнате уже была разобрана постель, -слишком интимно, а в кухне прибрано, строгость, тишина, поблескивают кафелем стены.
Сели за стол. Помолчали. Она хотел сказать: ну, что ж. Но не успела, заметила его взгляд.
Фотография над столом. Под стеклом, в простой строгой рамке.
Лавка в тени дерева. Узорные тени. Коробок спичек на лавке. Людей нет. Как будто бы только что ушли. Позабыл кто-то коробок. Может быть, спохватится, вернется. Свет кажется размытым, как бывает на акварели.
- Это дачная фотография, - сказала она, - я часто на этой лавке сидела, ногами болтала, маленькая еще была, не доставала до земли.
- Вам дорого это место?
- Ну, разумеется, иначе бы ее здесь не было, фотографии.
- Да, как будто они здесь с вами. Те, кто обычно на этой лавке. Кого вы можете представить.
- Именно так.
- Знаете, я уверен был, что у вас на кухне вот так все примерно и устроено. Чистота и порядок, ничего лишнего. У меня, кстати, такая же соковыжималка, отличная, правда? Вы часто ей пользуетесь?
- Каждое утро.
- А я нет, я как-то ленюсь. Я морковный сок люблю, а с морковью возиться, мыть, чистить. Вы вообще готовите? Если выходной день.
- Разумеется.
- А я нет, мне скучно одному готовить, я иду куда-нибудь.
- Я не люблю общепит.
- Мне просто одному как-то скучно, я с людьми, есть приличные места, и не очень дорого, знаете, в Камергерском?
Она хотела сказать, а не пора ли перейти к сути. Но не сказала. Расхотелось ей его прерывать. Бывает что не так просто подобраться к тому, что хочешь сказать. Возможно, этот пустопорожний разговор – единственный путь к сути. К тому же, ей приятно оказалось его слушать. Он был ей симпатичен. Точнее, вдруг стал. Никогда прежде она к нему не приглядывалась и не прислушивалась. Можно сказать, что он существовал для нее только в офисе, только в черном костюме и сером галстуке. Или в синем, как выяснилось. На самом деле, она не помнила цвет его галстука. И цвет глаз.
- В Камергерском я знаю театр и магазин с одеждой из Дании, бывают симпатичные модели.
- Да, я видел в витрине, но не заходил. И в театре не был. Не то чтобы никогда, но давно.
- Я тоже давно не была. В последний раз смотрела по «Евгению Онегину» в Ермоловой.
- Вы с кем-то ходили?
- Да. С кем-то.
- А я уснул в театре однажды. Тоже не один пошел, с кем-то. И уснул. Позорище, стыдно было.
Она улыбнулась.
- Вот как бы вы отнеслись, если бы этот ваш кто-то уснул?
- Не заметила бы. Сделала бы вид.
- Но как? Его же надо как-то разбудить?
- Толкнула бы в плечо, и наклонилась, будто что-то уронила и ищу.
- Вы молодец.
- Я дипломат.
- А вот эта ваша шляпка серая, в который вы сейчас ходите, из датского магазина?
- Нет. Я ее из Франции привезла.
- Да, точно, вы в отпуск ездили. Понравилось?
- Вполне.
- А я предпочитаю отпуск в деревне проводить, у тетки, глухомань, озеро, лодка. На закате вода не движется.
- Где это? Где именно?
- Нижегородская область. Я уплываю на острова рыбу ловить. Вот что я, кстати, умею готовить, так это уху. Вы как к рыбе относитесь?
- Положительно.
- Эх, я бы вас угостил моей ухой. Я костерок развожу, соль-перец с собой, котелок, Ложишься на траву и смотришь в небо, еще светлое, но уже горит звезда Венера.
- Да, я ее видела, в Бордо, на набережной.
- Возможно, мы одновременно смотрели. Вы из Бордо, а я с острова на другом конце света. Звезда Венера.
- Вряд ли одновременно. Это невозможно. Разница во времени, часовые пояса разные.
Он взглянул на нее блестящими глазами и вдруг сказал:
- Мне пора, извините, вам вставать рано, а тут я.
И она ничего не нашлась ему возразить, отчего-то растерялась. Встала вслед за ним из-за стола, и они направились в прихожую. Он затолкал ноги в разношенные кроссовки.
- Спасибо, - сказал, - спокойной ночи, отдыхайте.
Она закрыла за ним дверь. Услышала гул лифта и погасила в прихожей свет. Фильм уже досматривать не стала. Легла. Начала было думать о своем госте, но не додумала и уснула.
На другой день она зашла к нему в кабинет. И тут же увидела на столе его фотографию. В строгой рамке под стеклом. Черный костюм. И галстук кажется черным. И глаза.
- Вот, - услышала за спиной, - нашли фотографию.
Обернулась, увидела сотрудника.
- А где он сам?
Сотрудник растеряно молчал.
- В чем дело?
Сотрудник объяснил, что вчера вечером, известно даже точное время, потому что прямо напротив подъезда отделение банка с камерой наружного наблюдение, так что все видно по записи. Андрей Никифоров выскочил из подъезда в двадцать один час одну минуту. Видимо, недалеко, может быть, за сигаретами, потому что одет был по-домашнему, в старенькие джинсы, свитер, кроссовки совсем изношенные. Едва ступил на тротуар, вылетела машина, фары разбиты, скорей всего пьяный за рулем, пока не нашли, и номеров не видно, темная какая-то машина. Так что он погиб вчера в двадцать один час три минуты. И часы у него остановились на руке ровно в это же время, двадцать один ноль три.
По всему выходило, что он был у нее после смерти.
Дома она сидела в кухне и, пока нагревался чайник, глядела на фотографию на стене.
Лавка в тени дерева, тень просвечена солнцем. Забытый кем-то коробок. Люди были и ушли.
Рассказ опубликован в нашей местной газете «Маяк» (г. Пушкино).
Пусть здесь тоже будет.
- Я сам, меня самого сорвали, извините, - так он сказал.
Она нажала кнопку, отворила дверь. Слышала, как он поднимается в лифте. Ждала в прихожей, чтобы тут же подписать бумаги и выставить. Ручку приготовила. Она устала, мечтала о душе, о фильме, который вчера не досмотрела, уснула на последней сцене. Досмотреть и спать.
Он вошел в прихожую. Вошел медленно. Задумался, прежде чем переступить порог. Она сказала:
- Не впускайте холод, прикройте за собой дверь, где бумаги?
Он молчал. Смотрел на нее без улыбки. Тихо и внимательно. Никаких бумаг при нем не было. Разве что он держал их сложенными в кармане стареньких джинсов. Она никогда не видела его в джинсах. В офисе джинсы запрещались. И полинявший свитер с вытянувшимися рукавами невозможно было представить в их строгом офисе.
- Вы в таком виде с Дмитриевым встречаетесь? В костюме нельзя было? Где бумаги?
- Костюм я запачкал сегодня, в столовой, компот пролил, сдал в стирку.
- У вас что, один костюм?
- Ну, да. Я костюмы терпеть не могу, галстуки ненавижу, их у меня два. Ребята подарили на день рожденья. Сказали, что им уже тошно меня в одном и том же галстуке видеть. Так что я одну неделю в одном хожу, а другую в другом. Сегодня я был в синем. Другой у меня серый, под цвет глаз, продавщица посоветовала.
- Вы пьяны?
- Нет, - отвечал он удивленно. – Конечно, нет. Что вы.
Она всмотрелась. Действительно, не пьян. Но какой-то потерянный. Говорит много, пустое. Но говорит тихо, не напористо и смотрит виновато. Да, точно, вина в глазах. Кстати, и правда, серые глаза. Серые и трезвые, трезвость она мгновенно умела определять, был опыт.
- Вот ручка, - она показала ему ручку. – Давайте бумаги.
Он посмотрел на свои часы.
- А который час?
- Двенадцатый, я вам уже говорила.
- У меня часы стоят.
- Ну, заведите. Где бумаги?
- Бумаг нет.
Он переступил с ноги на ногу. Смотрел виновато, но глаз не отводил.
- Я придумал начет бумаг, иначе бы вы меня не пустили. А мне очень нужно с вами поговорить. Вопрос. Самый важный вопрос для меня.
Говорил все также тихо, но с энергией, с какой-то силой, направленной на нее, чтобы захватить ее внимание, убедить. Энергия убеждения.
- И этот ваш вопрос не терпит отлагательства?
- Да.
Он опустил глаза, и она увидела, что у него длинные ресницы. Он вновь посмотрел на нее.
- Я знаю, вы устали, я не вовремя и не к месту. Но поверьте, это важно.
Она положила ручку на столик.
- Я слушаю.
- Не короткий разговор.
- Хорошо, пройдемте.
Как ни странно, она не сказала ему уходите. Ее заразило его настроение. Его волнение, скрытое за тихим голосом, ей передалось. И никак уже невозможно было отложить того, что он собирался ей рассказать. Она должна была услышать.
- Не нужно, не снимайте обувь, у меня прохладно.
- Это ничего что прохладно, даже лучше.
И он стянул раздолбанные кроссовки. Правый носок оказался с дырочкой на большом пальце. И она почувствовала жалость к этому человеку. Почувствовала к нему что-то.
Она привела его в кухню, потому что в комнате уже была разобрана постель, -слишком интимно, а в кухне прибрано, строгость, тишина, поблескивают кафелем стены.
Сели за стол. Помолчали. Она хотел сказать: ну, что ж. Но не успела, заметила его взгляд.
Фотография над столом. Под стеклом, в простой строгой рамке.
Лавка в тени дерева. Узорные тени. Коробок спичек на лавке. Людей нет. Как будто бы только что ушли. Позабыл кто-то коробок. Может быть, спохватится, вернется. Свет кажется размытым, как бывает на акварели.
- Это дачная фотография, - сказала она, - я часто на этой лавке сидела, ногами болтала, маленькая еще была, не доставала до земли.
- Вам дорого это место?
- Ну, разумеется, иначе бы ее здесь не было, фотографии.
- Да, как будто они здесь с вами. Те, кто обычно на этой лавке. Кого вы можете представить.
- Именно так.
- Знаете, я уверен был, что у вас на кухне вот так все примерно и устроено. Чистота и порядок, ничего лишнего. У меня, кстати, такая же соковыжималка, отличная, правда? Вы часто ей пользуетесь?
- Каждое утро.
- А я нет, я как-то ленюсь. Я морковный сок люблю, а с морковью возиться, мыть, чистить. Вы вообще готовите? Если выходной день.
- Разумеется.
- А я нет, мне скучно одному готовить, я иду куда-нибудь.
- Я не люблю общепит.
- Мне просто одному как-то скучно, я с людьми, есть приличные места, и не очень дорого, знаете, в Камергерском?
Она хотела сказать, а не пора ли перейти к сути. Но не сказала. Расхотелось ей его прерывать. Бывает что не так просто подобраться к тому, что хочешь сказать. Возможно, этот пустопорожний разговор – единственный путь к сути. К тому же, ей приятно оказалось его слушать. Он был ей симпатичен. Точнее, вдруг стал. Никогда прежде она к нему не приглядывалась и не прислушивалась. Можно сказать, что он существовал для нее только в офисе, только в черном костюме и сером галстуке. Или в синем, как выяснилось. На самом деле, она не помнила цвет его галстука. И цвет глаз.
- В Камергерском я знаю театр и магазин с одеждой из Дании, бывают симпатичные модели.
- Да, я видел в витрине, но не заходил. И в театре не был. Не то чтобы никогда, но давно.
- Я тоже давно не была. В последний раз смотрела по «Евгению Онегину» в Ермоловой.
- Вы с кем-то ходили?
- Да. С кем-то.
- А я уснул в театре однажды. Тоже не один пошел, с кем-то. И уснул. Позорище, стыдно было.
Она улыбнулась.
- Вот как бы вы отнеслись, если бы этот ваш кто-то уснул?
- Не заметила бы. Сделала бы вид.
- Но как? Его же надо как-то разбудить?
- Толкнула бы в плечо, и наклонилась, будто что-то уронила и ищу.
- Вы молодец.
- Я дипломат.
- А вот эта ваша шляпка серая, в который вы сейчас ходите, из датского магазина?
- Нет. Я ее из Франции привезла.
- Да, точно, вы в отпуск ездили. Понравилось?
- Вполне.
- А я предпочитаю отпуск в деревне проводить, у тетки, глухомань, озеро, лодка. На закате вода не движется.
- Где это? Где именно?
- Нижегородская область. Я уплываю на острова рыбу ловить. Вот что я, кстати, умею готовить, так это уху. Вы как к рыбе относитесь?
- Положительно.
- Эх, я бы вас угостил моей ухой. Я костерок развожу, соль-перец с собой, котелок, Ложишься на траву и смотришь в небо, еще светлое, но уже горит звезда Венера.
- Да, я ее видела, в Бордо, на набережной.
- Возможно, мы одновременно смотрели. Вы из Бордо, а я с острова на другом конце света. Звезда Венера.
- Вряд ли одновременно. Это невозможно. Разница во времени, часовые пояса разные.
Он взглянул на нее блестящими глазами и вдруг сказал:
- Мне пора, извините, вам вставать рано, а тут я.
И она ничего не нашлась ему возразить, отчего-то растерялась. Встала вслед за ним из-за стола, и они направились в прихожую. Он затолкал ноги в разношенные кроссовки.
- Спасибо, - сказал, - спокойной ночи, отдыхайте.
Она закрыла за ним дверь. Услышала гул лифта и погасила в прихожей свет. Фильм уже досматривать не стала. Легла. Начала было думать о своем госте, но не додумала и уснула.
На другой день она зашла к нему в кабинет. И тут же увидела на столе его фотографию. В строгой рамке под стеклом. Черный костюм. И галстук кажется черным. И глаза.
- Вот, - услышала за спиной, - нашли фотографию.
Обернулась, увидела сотрудника.
- А где он сам?
Сотрудник растеряно молчал.
- В чем дело?
Сотрудник объяснил, что вчера вечером, известно даже точное время, потому что прямо напротив подъезда отделение банка с камерой наружного наблюдение, так что все видно по записи. Андрей Никифоров выскочил из подъезда в двадцать один час одну минуту. Видимо, недалеко, может быть, за сигаретами, потому что одет был по-домашнему, в старенькие джинсы, свитер, кроссовки совсем изношенные. Едва ступил на тротуар, вылетела машина, фары разбиты, скорей всего пьяный за рулем, пока не нашли, и номеров не видно, темная какая-то машина. Так что он погиб вчера в двадцать один час три минуты. И часы у него остановились на руке ровно в это же время, двадцать один ноль три.
По всему выходило, что он был у нее после смерти.
Дома она сидела в кухне и, пока нагревался чайник, глядела на фотографию на стене.
Лавка в тени дерева, тень просвечена солнцем. Забытый кем-то коробок. Люди были и ушли.
Рассказ опубликован в нашей местной газете «Маяк» (г. Пушкино).
Пусть здесь тоже будет.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2012-04-18 03:24 pm (UTC)no subject
Date: 2012-04-18 03:25 pm (UTC)no subject
Date: 2012-04-18 03:27 pm (UTC)no subject
Date: 2012-04-18 03:28 pm (UTC):)))
no subject
Date: 2012-04-18 03:31 pm (UTC)