Индейское лето - 2

[je_nny]

Howard Terpning

Анна с трудом вылезла из вагона – рюкзак, этюдник, сумка, да еще куртку она зачем-то взяла, жара стоит страшная, а она с этой курткой! И как только смогла добраться до вокзала! В состоянии аффекта, так что ли это называется? Пока ехала сорок минут в электричке, весь «аффект» кончился, и как теперь тащить все это барахло, было не понятно. Идти, конечно, недалеко, но уж больно жарко! Ну да ладно. Она успела дойти как раз до поворота, когда кто-то преградил ей путь:
- Анна? Аня!



Она подняла глаза – господи, это еще кто? Он стоял против солнца, и Анна никак не могла разглядеть – кто-то высокий, светлый.
- Я тебе помогу! – он потащил с нее рюкзак, она отпрянула.
- Да ты не узнаешь меня? Я – Дима!
- Дима? Димка?! – Анна так удивилась, что он беспрепятственно отобрал у нее всю поклажу. Наконец она его разглядела:
- Боже мой, Димка! Какой ты огромный! Дай я тебя поцелую!
Он покраснел, но нагнулся и подставил ей щеку – господи, колючий!
- Ты что, уже бреешься?
- Ань, мне двадцать лет, ты что!
- Двадцать лет! Не может быть!
Всю дорогу она косилась на него – надо же, какой! Высоченный, загорелый, вырос – не узнать, только глаза все те же – серые, в обводке длинных темных ресниц. Он проводил ее до дома, натаскал воды, принес целый тазик яблок и слив, и не оставалось ничего другого, как напоить его чаем. Он смотрел на нее и светился от радости, и Анна все время невольно улыбалась – такой он был юный, крепкий, чистый, как будто только что из упаковки.
- А ты чего на ночь глядя на дачу? – спросила она, но Димка толком не ответил, а стал рассказывать ей про свадьбу Ирки – замуж собралась, представляешь?! Не мог же он сказать ей, что вовсе и не приехал, а как раз бежал на электричку в Москву, но, увидев Анну, передумал. Какое счастье, что он не уехал вчера, с родителями! Какое счастье, что опоздал на предыдущую электричку! От одной мысли, что он мог пропустить Анну, у Димки холодели руки. Месяц! Целый месяц она будет здесь! А может, и два! Он тут же решил, что не поедет в Москву, ни за что. Еще чего! Но Анна как-то очень ловко выспросила у него, где он учится, как, зачем и почему, а врать он не умел – так что, черт побери, придется завтра тащиться в институт, но вечером! Вечером он вернется сюда и тогда… Что, собственно, тогда, Димка не знал. Всё – тогда.
Когда Димка ушел, Анна разобрала вещи, походила по дому, с любовью оглядывая знакомые уголки – Софьи Леопольдовны уже три года как не было в живых, без нее Лифшицы почти не ездили на дачу, и дом слегка одичал. Она решила, что будет жить наверху, в Сониной мансарде. Потом прошлась по заросшему саду – яблоки и сливы падали на траву, исходя соком, и вокруг вились злые осы, надсадно жужжа. Анна дошла до забора, где в зарослях малины была дыра к соседям – от старых качелей не осталось и следа. Вместо них купили качели-диванчик под тентом, и Софья Леопольдовна в последние годы возлежала там с детективом и миской смородины. Диванчик стоял напротив веранды, а здесь, на том самом месте, где Сергей впервые поцеловал Анну, вовсю разросся жасмин. На малине еще попадались поздние ягодки, Анна задумчиво собрала их и положила в рот. Сердце щемило – все-таки шесть лет вместе! Или семь? Нет, шесть…
Шесть лет назад Сергей сел напротив нее в электричке – успел в последнюю минуту – и сразу занял все пространство своими длинными, затянутыми в джинсы ногами. Совершенно седой, он не выглядел, тем не менее, старым – скорее рано поседевшим мальчишкой с пронзительно голубыми глазами и голливудской улыбкой. Он тоже, почти не скрываясь, разглядывал ее – Анна была в новом платье, собственноручно вышитом и украшенном аппликацией – ей удивительно шел темно-бордовый цвет. Пестрый шнурок с бисером она повязала по волосам и такой же – на запястье. Рассмотрев ее, он опять улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами – надо же, ямочка на щеке, удивилась Анна – и произнес длинную тираду по-английски. Анна вытаращила на него глаза: иностранец? Улыбка-то вполне американская! И ответила, сама почувствовав неуклюжесть своего школьного английского:
- Сорри! Ай эм нот андестенд!
Он засмеялся и перевел:
- Какая неожиданность встретить здесь, на российских просторах, прекрасную женщину индейского племени!
Анна тоже засмеялась:
- А вы видели индейских женщин?
- Да, мне довелось побывать в резервации.
- И что, я так похожа на индеанку? – Анна прекрасно знала, что похожа, и всячески подчеркивала это сходство, подбирая одежду и украшения в этническом стиле.
- Очень! Волосы, высокие скулы, разрез глаз, смуглая кожа! Вы – художница? – он заметил этюдник.
- Да. А вы?
- Я? Немножко – журналист, немножко – переводчик, немножко – писатель. Всего понемножку.
- И путешественник?
- О да. А у вас совершенно необыкновенные глаза! Они так меняют цвет: то зеленые, как трава после дождя, то светло-коричневые, как каштаны! И ободки вокруг радужки…
Анна видела, что он кокетничает с ней, но как-то так, несерьезно – искусство ради искусства. Потом ее вдруг осенило – рядом на сиденье лежал букет темно-красных роз, дышавших густым, знойным ароматом. Наверняка!
- И давно вы знакомы с Лифшицами?
Он удивился:
- Как вы… Откуда вы знаете?!
- Догадалась по букету. Софья Леопольдовна любит такие розы.
- Так вы тоже к ним?!
- Да. – Анна кивнула на свой букет, точно такой же, лежавший наверху на багажной полке, и протянула ему руку:
- Ана.
Он взял ее руку и задержал в ладонях, потом поцеловал и отпустил, с неохотой, как ей показалось:
- Надо же, какое совпадение! Я – Сергей. Анна – красивое имя, библейское.
- Нет, Ана. С одним «н». Индейское имя.
- Индейское? И что же оно означает?
- Ну, вы же знаток индейской жизни, скажите сами!
- Женщина с глазами цвета каштана, упавшего на мокрую после дождя траву…
- Красиво! Но длинно…
Так они познакомились.
Пока шли пешком до дачи Лифшицев – Сергей нес ее этюдник и цветы – разговаривали о чем-то необязательном: какие погоды стоят, вы заметили; да, в этом году все цветет сразу, так редко бывает; а сколько же лет Софье Леопольдовне исполняется нынче; я думаю, сто пятьдесят; ну, столько не живут; а как прекрасно сохранилась…
Но главный разговор шел между слов – взглядом, вздохом, улыбкой, движением брови, взмахом ресниц было сказано так много, что слов уже и не требовалось. Все время, проведенное у Лифшицев, Анна чувствовала натяжение той прочной невидимой нити, что так внезапно связала их между собой – и он чувствовал тоже, она это видела. Она не влюбилась в Сергея, нет! Она его… узнала. Вот, это было правильное слово: узнала. Словно компасная стрелка ее сердца, повернувшись, указала: вот он, твой северный полюс. «Ты лишь вошел – я вмиг узнала, вся обомлела, запылала, и в мыслях молвила: вот он!» - нет, я не Татьяна Ларина, думала Анна. «Вмиг узнала» – это да, но «обомлела, запылала» - это не про меня. У нее было ясное знание и холодная уверенность – она должна быть с этим мужчиной, несмотря ни на что. А посмотреть было на что – Анна осторожно навела справки, потихоньку расспросив Сонечку, Марианну Михайловну, Софью Леопольдовну и даже Валентина Аркадьевича.
Картина вырисовывалась своеобразная: ой, он такой обаятельный, правда? Жуткий бабник, знает кучу языков, пишет в «Москоу-ньюс», все время где-то путешествует (это Сонечка); несчастный человек, перекати-поле, талантливый, несомненно, но жизнь как-то не сложилась, не встретил подходящую женщину (это Марианна); ой, деточка, взрослый мужик, а ни кола, ни двора, одно шило в заднице, женился рано, да неудачно, но хорош, хорош, не отнимешь (это Софья Леопольдовна). Валентин Аркадьевич, как настоящий историк, оперировал не эмоциями, а фактами: оказалось, что отец Сергея был гражданином Франции, но работал на СССР в ООН, потом вместе с семьей приехал в Россию, где и остался. Сергей с братом детство и раннюю юность провели в Европе и Америке, оба учились здесь в МГУ, где Валентин Аркадьевич с ними и познакомился. А какая была семья! Все на матушке держалось, на Александре Григорьевне – как ее не стало, развалилось все, отец не сумел удержать. Измельчание! Да, измельчание…
Как интересно, подумала Анна. Отец-то – шпион, не иначе!
Интересно – это для нее было главным. Со сверстниками, с этими предсказуемыми мальчишками, ей было не интересно, хотя она и прошла через парочку романов с двумя юными непризнанными гениями, похожими друг на друга, как близнецы-братья, при полном внешнем не совпадении: один был белокожий рыжий красавчик с античным профилем, другой – меланхоличный очкарик, слегка похожий на молодого Кайдановского. Глядя на страсти, кипевшие среди ее друзей, Анна слегка недоумевала, из-за чего весь этот сыр-бор? Она еще ни разу не влюблялась, да особенно и не верила, что способна. Еще чего! Терять голову из-за мужчины? Да никогда – пример собственной матери был слишком показателен. Секс ее тоже разочаровал – да ну, ерунда какая-то. Ничего интересного. Целоваться ей еще нравилось, а все остальное…
Но сейчас что-то изменилось в ней, она чувствовала: даже когда Сергей просто смотрел на нее с нежной усмешкой в глазах, она как-то… как-то таяла, что ли? Подтаивала, как льдинка на солнце. И ей хотелось, чтобы он смотрел, любовался, чтобы… хотел ее, черт возьми! Весь день между ними шла взаимная игра: за столом сидели рядом, его нога невзначай прижималась к ее ноге, а рука как бы нечаянно ложилась на спинку стула, почти на ее плечо – и она не отодвигалась. Вечером, усевшись на диване, Аня рисовала в альбомчике Сергея и Валентина Аркадьича, увлекшихся разговором о политике – Сергей дымил трубкой, а Валентин Аркадьич машинально разгонял рукой дым, сам этого не замечая. Потом Сергей подсел к ней:
- Что это вы там все рисуете, а? Шаржи? Ну-ка…
Анна не давала посмотреть, и он схватил ее за руки, она вырывалась, смеясь – эта шутливая борьба была больше похожа любовную схватку, и, взглянув друг другу в глаза, оба это поняли. Ближе к ночи Анна нашла Сергея в саду – пришла на запах табака и огонек его трубки. Он сидел на качелях под жасмином и удовлетворенно улыбнулся в полумраке – уверен был, что придет.
- Ана! С одним «н»! Присаживайся! – и приглашающее похлопал себя по коленке. Она присела, и он тут же обнял ее за талию. – Ничего, что я курю?
- Мне нравится! Вкусно пахнет. А можно мне попробовать?
- Ну, попробуй, индейская женщина…
Анна затянулась и даже не закашлялась.
- Нет, просто нюхать – приятнее.
- Храбрая индейская женщина…
Он прижал ее покрепче и поцеловал, уронив трубку, и Анна ответила. Совсем не так, как с другими! – думала Анна, вспоминая свой богатый опыт по этой части: однажды она три часа подряд целовалась с мальчишкой-однокурсником – на этюдах в Царицыно. Потом она перестала думать вообще и просто растворилась, как кусочек сахара в горячем чае, чувствуя только его губы и руки, нежно гладящие ее грудь – она надела платье прямо на голое тело.
- Черт возьми! – сказал Сергей, с трудом оторвавшись от нее. – Какая жалость, что я не могу себе этого позволить!
- Почему это? – спросила она, переводя дух.
- Ну, во-первых, - Сергей взял ее руку и стал загибать пальцы, - я слишком стар для такой юной особы как ты. Во-вторых, мне совершенно нечего тебе предложить, кроме себя самого, а я – смотри пункт первый!
- Какие-то глупости… - пробормотала Анна, пытаясь опять его поцеловать.
- Нет, подожди! В-третьих, я женат. И в-четвертых – я не свободен. Пока.
- Что-то я запуталась: то, что ты женат, и то, что ты не свободен, это два разных обстоятельства?!
- Да. Мы с женой давно уже не живем вместе, хотя не разведены. Но… я не один.
Анна подумала.
- Ладно, теперь послушай меня! – и тоже стала загибать его пальцы. – Во-первых, юным индейским женщинам почему-то нравятся белые мужчины преклонного возраста! Кстати, мне двадцать четыре, а тебе?
- Тридцать девять. – Он усмехнулся.
- Да, конечно, просто глубокая старость! Во-вторых… Что там было во-вторых? А, да! У тебя что, нет собственного вигвама?
- Нет, - сказал Сергей со вздохом.
- У меня тоже нет, поэтому я согласна на любой временный шалаш, что ты мне предложишь! И, наконец, третье и четвертое… Скорее – четвертое. Мы, индейские женщины, ни с кем не делим наших мужчин. Мне неважно, что у тебя штамп в паспорте, если ты, как говоришь, с ней не живешь. Но с кем-то ты ведь живешь? И что значит – пока?
- Это значит, что… в общем, я хотел это закончить. А теперь у меня есть очень веская причина, чтобы сделать это как можно быстрее! Ты дождешься меня?
- Дождусь! Ну что, теперь уже можно целоваться?
В мансарду, где ей определили место рядом с Сонечкой, она вернулась только под утро, совершенно сведя Сергея с ума, потому что позволяла только целовать себя и ласкать поверх платья, а когда он пытался продвинуться дальше или склонить ее к более решительным действиям, отводила его руки и грозилась сразу уйти.
- Да что ж ты со мной делаешь! Я тебе не мальчик! – он разъярился, прижал ее одной рукой, а другой залез под подол – он давно уже понял, что на ней нет даже трусиков.
- Тихо! – со страхом прошептала она ему в самое ухо. – Кто-то идет!
И когда он замер, прислушиваясь, ловко выскользнула и исчезла в темноте, а он чуть не свалился с качелей. Чертова девка! – подумал Сергей. Ему было и досадно, и смешно. Утром она долго не попадалась ему на глаза, а когда он, наконец, собрался уезжать, Анна сама нашла его в полутемной столовой.
- Я принесла твою трубку! Ты обронил вчера.
Взгляд у нее был совершенно невинный, но, когда он, не выдержав, прижал ее к дверце буфета, Анна судорожно вздохнула. За окном звучали голоса Сонечки и Валентина Аркадьича, рядом на кухне о чем-то спорили Софья Леопольдовна с Марианной, а они целовались, как безумные, задыхаясь от нетерпения.
- Я приеду за тобой через неделю! Ты будешь здесь?
- Да…
- Ты дождешься меня?
- Дождусь. И ты будешь свободен?
- Да, да! Чертова девчонка…
Через неделю Сергей привел Анну к себе «домой» - это было их первое общее съемное жилье из череды последующих: длинная, как пенал, комната в коммуналке, в которой в любое время суток царил зеленоватый полумрак от огромного тополя за окном.
- Годится! – сказала она и вытянула руки вверх, чтобы он снял с нее платье.
Но все оказалось совсем не так легко и просто, как ему представлялось: она вся горела под его руками, но, когда он попытался войти, так напряглась, что у него ничего не вышло.
- Ну, что такое? – спросил он нежно. – Расслабься!
- Не получается…
Вид у нее был самый несчастный, и Сергей попытался приласкать ее, но Ана, вздохнув, сказала:
- Не надо, оставь! – но сама его не оставила и довольно умело сделала то, к чему он пытался склонить ее в саду на качелях.
- Что ж такое? – спросил он, гладя ее по спине – Ана лежала, уткнувшись ему в живот, и подозрительно там вздыхала. – Ты же не девушка, верно?
- Да-а…
- Тебя что… изнасиловали?!
- Да нет, с чего ты взял? Просто… первый раз… было так неприятно… что я никак… не привыкну. Вот.
- Понятно. Тебе сколько лет-то было… в первый раз?
- Восемнадцать.
- Влюбилась?
- Нет.
- Нет? А зачем тогда?
- А! Скучно быть девственницей…
- Так ты что… из любопытства, что ли?!
- Вроде того.
- С ума ты меня сведешь! А он тебе хоть нравился?
- Ну, так, немного.
- А еще кто-то был?
- Еще один. Я хотела попробовать, вдруг с этим лучше будет…
- Не было?
- Не-а. Вот с тобой… я так надеялась!
- Почему ж ты на меня такие надежды возлагала?
- Ты взрослый, опытный. И все совсем по-другому было…
- По-другому?
- Я хоть что-то почувствовала!
- Ну, допустим, в саду ты очень даже чувствовала!
- Откуда ты знаешь?!
- Да чего там знать-то! Ну-ка, иди сюда!
Он привлек ее поближе, чтобы видеть лицо – она скроила жалобную мину, и он, улыбаясь, поцеловал ее обиженно выпяченные губы.
- Экспериментатор! Скучно ей, видите ли! Ой, дурочка…
- Чего это я дурочка-то?
- Дурочка и есть. Вот представь, что ты – цветок.
- Цветок?
- Бутон цветка. В свое время он развернется, раскроется и превратится в пышную розу. А если ты захочешь ускорить этот процесс и станешь расковыривать бутон пальцами, чтобы быстрей развернулся, он просто завянет. Понимаешь? Просто ты тогда еще не созрела для этого, только и всего. У каждого – свое время.
- Ты думаешь? А если я… никогда… не стану розой?
- Станешь! Индейские женщины – очень страстные.
- А у тебя была индейская женщина?
- А как же!
- Врешь ты все!
- Вру…
Так они начали жить вместе.

Продолжение следует.
Начало - http://je-nny.livejournal.com/813095.html




Treacy Ziegler