je_nny | Читаю...

Отрыла у себя в электронной читалке повесть Александра Житинского
под названием Дитя эпохи,
и настало мне счастье!
Словно встретилась со старым другом, с которым с молодости не видалась!
Впрочем, так оно есть - впервые я прочитала рассказы Житинского как раз в молодости:

Сено-солома // Аврора, 1974, 3 // Голоса
Глагол «инженер» // Аврора, 1977, 4-5 // Голоса
Подданный Бризании // Аврора, 1988, 1-2

"Глагол "инженер" вошел главой в "Дитя эпохи", и я обрадовалась ему, как родному!

Ирония по отношению к себе и к миру, замечательный юмор, яркая фантазия - я теперь думаю, что Житинский повлиял на меня так же, как Вудхауз!

Александр Николаевич умер в январе этого года, еле-еле перевалив за седьмой десяток.

Бывает так, что очень сокрушаешься об уходе человека, вовсе тебе не знакомого.
Это - как раз такой случай.

И кажется, что все-таки я его знала: читая сейчас прозу Житинского, я словно слышала знакомый и понятный голос друга, и всю дорогу улыбалась!
С нежностью.

Мы - дети одной эпохи.
Так и хочется сразу запеть: Мы-ы дети Галактики-и...

Но мы - дети Общепита.

Я помоложе, и жизнь моя была совсем другой - но мы говорили на одном языке, мы пели одни песни, мы повязывали одинаковые пионерские галстуки, и были одинаково - по-советски целомудренны:

"Если вам не надоело мое безудержное донжуанство, могу сообщить, что подобных романов до моей женитьбы было еще несколько. Все они стремительно развивались до первого поцелуя, а дальше замирали в недоумении. Что могло быть дальше?.. Я
этого не знал. Обрывки искаженных сведений о жизни мужчин и женщин, почерпнутые на улице, образовывали в моем сознании грубую и пугающую картину. Интимная жизнь казалась стыдной и непристойной.
Все это привело к тому, что я женился двадцати лет на девушке, которая имела еще более туманные представления о любви. О наших совместных поисках истины можно написать отдельную поучительную книгу. Это была бы очень смешная и
грустная книга. Это была бы книга о том, как двое молодых людей, знакомых с функциями Лагранжа и историческим материализмом, вынуждены были самостоятельно изобретать велосипед. Я опять выражаюсь фигурально. К сожалению, в нашем языке слишком мало слов, которыми можно пользоваться для
описания всех этих дел, не нарушая приличий..."

Житинский - инженер, я - гуманитарий, но мы одинаково смотрим на мир и одинаково защищаемся от его пошлости иронией:

"Прошу также помнить, что я человек без мировоззрения. Мне его заменяет ирония. Я не думаю, что ирония лучше мировоззрения. По правде сказать, она мне здорово надоела. Ирония - опасное состояние ума, разъедающее душу. Она очень удобна, когда речь идет о том, чтобы выжить в обстановке беспросветной глупости и лжи. Она улыбается над всякой позицией, требующей решений и активных действий. Ирония пропитана скепсисом, как губка, которую подавали умирающему Христу - уксусом..."

Не знаю, как будут читать прозу Житинского нынешние читатели - если вообще будут!
Наверно, ее реалии уже нужно разъяснять и истолковывать молодежи, не знающей, например, что такое раздельное обучение или "распределение", как можно стыдиться того, что у твоего отца-летчика высокое воинское звание, и почему неудобно идти по стопам родителей...

А уж тогдашний компьютер - то бишь ЭВМ! - способен просто ввести в ступор любого простого юзера, не говря уж о хакерах!

Вот так происходило общение человека и машины:

"Вычислительная машина днем сильно загружена. Поэтому
студентам ее в нормальные часы не дают. Мое машинное время
начиналось с полуночи и кончалось в шесть утра. Около месяца я
жил в странном режиме совы или летучей мыши.

Я просыпался после обеда, часа в четыре. В пять я
завтракал и садился за программу и выкладки по расчету тепловых
полей. В десять часов вечера я обедал и шел на машину. Ровно в
полночь я нажимал кнопку общего сброса и запускал свою задачу.
Устройство ввода заглатывало колоду перфокарт и лампочки на
панели начинали дрожать мелкой дрожью.

В шесть часов утра появлялся заспанный инженер по
эксплуатации и нажимал ту же кнопку общего сброса. Он сбрасывал
мою задачу. В семь утра я приходил домой, ужинал и ложился
спать.

Я жил в противофазе с женой и окружающими.

Мыслил я в то время на двух языках, причем оба были
неродными. Первым был математический язык формул. Мои тепловые
поля выражались через ряд интегралов, среди которых выделялся
один. Он имел особенность. Я старался обойти ее и так, и сяк,
вычисляя интеграл приближенно, но ничего не получалось. Для
этого интеграла я придумал специальное имя. Я назвал его
"бесконечно подлый змей", потому что он обращался в
бесконечность в одной точке, а другие слова выражали мое к нему
отношение. На "змея" я тратил уйму времени.

Другим языком на этот период времени стал сильно усеченный
английский, в котором было около двух десятков слов. Этот язык
назывался АЛГОЛ-60. На нем я разговаривал с машиной.

Может ли машина мыслить? Этот вопрос часто становится
предметом дискуссии в прессе. По-моему, он устарел. Машина уже
давно мыслит. В этом я убедился на собственном опыте. Правда,
она мыслит не так, как нам бы хотелось.

Мои диалоги с машиной выглядели странно.

-- Бегин! -- говорил я, нажимая кнопку ввода. Этим словом
начиналась моя программа. Машина не различала его на слух, но
понимала, если слово было набито на перфокарту.

-- КОНЕЦ ОТДЫХА, ВРЕМЯ СЧЕТА, -- вежливо говорила машина,
печатая свои слова на пишущей машинке. И начинала считать.

Чаще всего ей не нравилась моя программа. Проработав
несколько минут, машина говорила мне страшное слово АВОСТ. На
нормальном языке это означает АВТОМАТИЧЕСКИЙ ОСТАНОВ, хотя я
сильно сомневаюсь в наличии слова "останов" в русском языке.

Короче говоря, она останавливалась, потому что произошло
деление на ноль или что-то в этом роде. По всей вероятности,
это были проделки "подлого змея". После АВОСТА машина терпеливо
ожидала продолжения диалога.

Однажды, когда она выдала мне подряд семь "авостов", я ее
ударил. Я смазал ей по никелированной панели устройства ввода.
Машина и тут оказалась выше меня. Она в восьмой раз произнесла
с достоинством это слово и затихла. Я ругался так, что мне не
хватало не только, алгольных, но и всех известных мне русских
слов. Машина молча зациклилась, то есть ушла в себя и минут
десять крутилась на одном месте программы, пока я ее не
остановил..."

Не знаю, станете ли вы читать Александра Житинского.
Я - читаю с наслаждением!
:)

Читаю...

no subject

no subject