![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
6000 запись!
Татьяна Стручкова
Маленький юбилей ЖЖ - 6000-я запись!
Та-дам!
О чем же написать-то...
А лучше поставлю еще кусочек из новой - неопубликованной! - вещи! Вот!
Друг детства - продолжение.
Начало - тут: http://je-nny.livejournal.com/1466104.html
Иван был третьим сыном Евграфа Дмитриевича Бахрушина – предпринимателя, дальнего родственника двух других Бахрушиных – Алексея Петровича и Алексея Александровича, прославившихся на ниве коллекционерства и меценатства. Потомственный почётный гражданин, выборный Московского биржевого общества, гласный Московской городской думы, член учётно-ссудного комитета московской конторы Государственного банка и правления Товарищества кожевенной и суконной мануфактур Алексея Бахрушина и сыновей, а также попечительских советов Коммерческого училища имени Цесаревича Алексея, Александровской больницы Московского купеческого общества и дома призрения имени Т. Гурьевой – и прочая, и прочая, и прочая! – Евграф Дмитриевич с некоторым недоумением смотрел на своего младшего сына, который, вопреки сказкам, дураком никак не был, но тоже сильно выбивался из общей семейной картины, поскольку сызмальства увлекался исключительно наукой. Смирившись, отец отправил его учиться в заграницы, надеясь, что со временем сын образумится и начнет приносить пользу семье.
Сын не образумился, но пользу неожиданно приносить начал, внедряя в отцовские мануфактуры достижения современной европейской науки и техники. Некоторые достижения никак не желали сочетаться с русским менталитетом, а некоторые прижились и даже оказались вполне прибыльны. Но к предпринимательству сын так и не прибился, а служил главным инженером по железнодорожному ведомству – считая строительство железных дорог для России делом чрезвычайно важным и необходимым. Так что, когда дело дошло до продления линии Ранненбург – Павелец до самой Москвы, о чем подавали многочисленные ходатайства земства и городские общества Рязанской и Московской губерний, Иван Бахрушин безвозмездно передал дороге девять десятин из тех земель, что достались ему в наследство от двоюродной тетки.
Недалеко от будущей железнодорожной станции он построил дом, а остальную землю нарезал на участки по 500-600 квадратных саженей и стал продавать желающим под строительство дач – так что отцовская жилка в нем все-таки была. Правда, полученные деньги пошли на благоустройство того же самого дачного поселка, окрещенного жителями ближайшей местной деревни «Крольчатником» – почему именно, неизвестно.
Место было прекрасное, заповедное – сосновый лес, пруды, в трех верстах знаменитый монастырь, куда вела дорога, обсаженная плакучими березами. На пустоши Иван начал разбивать парк, построил водокачку и одним из первых в Московской губернии провел электричество. После Октябрьской революции он так и работал на железной дороге, а его жена Мария Никифоровна, окончившая в свое время бестужевские курсы, учительствовала в им же построенной школе. Бахрушиных, к счастью, не затронули никакие партийные чистки, и они благополучно дожили до старости в своем доме, над которым – как и над всем поселком – нависала страшная тень Бутовского полигона смерти, находившегося совсем недалеко: расстрелов, слава Богу, слышно не было, но черные воронки-душегубки порой встречались запоздалым путникам на ночных дорогах.
Детей у них было пятеро: Александр, Софья, Михаил, Николай и Машенька – поздняя, неожиданная, самая любимая и балованная, она умерла первой, провалившись весной под талый лед на пруду: вытащили, спасли, но воспаление легких все-таки свело ее через месяц в могилу. Александр погиб под Кенигсбергом; Михаил прошел войну без единой царапины и благополучно вернулся домой; Софья вышла замуж и уехала на край земли, на Камчатку; а Николай пошел в отца – стал крупным ученым и работал в «ящике», участвуя в разработке какого-то непостижимо мощного и мощно засекреченного оружия, но довольно быстро умер, получив несовместимую с жизнью дозу облучения, чего родные, впрочем, так никогда и не узнали.
В такую вот семью и вошла летом 1946 года Наталья Львовна Гринберг. Впрочем, Гринберг она была по мужу, от которого ее за три дня увел лихой майор Мишка Бахрушин – кудрявый, усатый, вся грудь в орденах! – куда ее унылому штатскому супругу было с ним тягаться. Наталья выросла сиротой – ее родители получили по десять лет без права переписки и сгинули в Колымских лагерях. Воспитывала ее троюродная сестра матери, женщина добрая, но на всю жизнь напуганная, так что Наташа Соколова с радостью вышла за первого попавшегося Гринберга, лишь бы не сойти с ума вместе с теткой, у которой по всем углам были припрятаны котомочки на случай ареста.
С Бахрушиным они жили весело и шумно – оба темпераментные, заводные, так что дым шел коромыслом: и дверьми хлопали, и сервизы били, все случалось. Но обожали друг друга страшно, и дочку свою любили и баловали так, что выросла Инна умной, рассудительной, уверенной в себе красавицей, и замуж вышла не сломя голову, как мать, а хорошенько подумав и рассчитав – поклонников тьма, но замужество дело серьезное. Но никакие расчеты не помогли, и чуть ли не по науке заключенный брак развалился, не успев толком начаться. Инна не учла только одного: она как-то выпустила из виду любовь, а оказалось, что без нее невозможно.
Когда Сашка с Лялькой перешли в пятый класс, и Наталья Львовна с облегчением ушла на пенсию, Инна неожиданно вернулась домой. Только став взрослым, Сашка узнал все подробности сложной жизни Титúны: оказывается, через пару лет брака Инна неожиданно – в первую очередь для себя самой! – влюбилась, забрала дочь и ушла от мужа. Вопреки всякому рассудку и здравому смыслу. И как не умолял ее муж вернуться, как не валялся в ногах, она не изменила своего решения даже ради дочери, которую лишила отца. Он приезжал по нескольку раз в год, а на Лялькин день рождения обязательно, и каждый раз это кончалось мелодраматическими сценами между ним и бывшей женой – с заламыванием рук и рыданиями. Рыдал и заламывал руки – Сергей. А Инна курила, повернувшись спиной и выпуская дым в форточку.
Ну не любила она его, не любила!
И упряма была – вся в отца.
Ни мать, ни отец не одобряли ее выбора, но что было делать! «Тот человек», как называли его взрослые, был обременен семьей и почему-то не мог развестись, хотя они с Инной и жили вместе. Именно поэтому Лялька оставалась у деда с бабкой, а Инна приезжала домой только на выходные – дед наотрез отказался принимать в своем доме «того человека».
А теперь «тот человек» умер, и Инна вернулась – погасшая, тусклая, как перегоревшая лампочка. Возвращение блудной дочери, как сказала она Татьяне Сорокиной, закуривая очередную сигарету – и привычно подняла бровь, невесело усмехнувшись. Какое то время она еще ездила в институт, где работала вместе с «тем человеком», но потом уволилась и пришла преподавать литературу в «Бахрушинскую» школу, став их классной руководительницей.
Надо сказать, Сашка ждал этого с некоторым ужасом – Титúна очень его смущала и даже… пугала. Прежде она относилась к нему снисходительно, ласково дразнила щеночком и чесала за ушком, но не обращала особого внимания, посвящая все время дочери, с которой виделась так редко, а Сашка и впрямь словно щеночек таращил при виде нее свои карие глаза, вилял хвостиком, перебирал лапками и пыхтел – только что язык не высовывал! Но однажды Сашке пришлось простоять перед ней целую вечность: пробегая, он наступил Инне на ногу, она поймала его и сказала:
– Ты должен извиниться!
Сашка окаменел. Он впал в какой-то обморок застенчивости и никак – никак! – не мог выговорить слова извинения. Инна что-то шила, сидя на садовой скамейке, а он стоял перед ней, переминаясь с ноги на ногу, как будто она и его пришила к себе крепкой ниткой. Соскучившись, прибежала Лялька:
– Мама, ну что ты его мучаешь! Давай я за него извинюсь! Он еще маленький!
– Маленький, но мужчина. Он должен отвечать за свои поступки.
Собравшись с силами, он буркнул: «Извините!» и опрометью помчался в дальние кусты – на нервной почве страшно захотелось писать.
И вот теперь Инна Михайловна будет их учить! А вдруг она перед всеми назовет его щеночком?! Или опять так же унизит?! Но в школе Титúна была совсем другая, более спокойная и не такая насмешливая. Конечно! Конечно они все тут же в нее влюбились, смотрели ей в рот, трепетали, старались изо всех сил, чтобы заслужить пятерку, и дружно кинулись читать все, что она им велела – даже те, кто отродясь книжки в руках не держал.
Инна проучила их три года, и это было последнее счастливое время уходящего детства: КВНы и школьные спектакли, где Сашка играл какого-нибудь принца, а Лялька – то зайца, то медвежонка; поездки в Москву по театрам и музеям, однодневные походы, литературные вечера… И вся эта пионерская суета, которая тогда казалась им чем-то обычным и вечным: советы дружины, линейки, слёты, красные знамена и галстуки, горны-барабаны, стенгазеты, сборы макулатуры, встречи с участниками войны и военные игры.
Традиционное бахрушинское Рождество совпадало с днем рождения Натальи Львовны – на него приглашался весь класс: писали сценарий и разыгрывали целое представление, в котором принимала участие даже сама бабушка! Лялька учила мальчишек танцевать, а Титúна – девчонок, потому что мальчишки чудовищно ее стеснялись. Играли в ручеек и жмурки, разыгрывали фанты и шарады, а когда расходились по домам, еще долго кидались снежками и валяли друг друга в снегу бахрушинского сада. Потом, оглядываясь назад, они видели это время сквозь сиреневую дымку ностальгии: пироги, елочные игрушки, грецкие орехи в золотых бумажках, конфеты, подарки, вишневое варенье в хрустальных вазочках и оранжевые мандарины, запах которых смешивался с ароматом хвои и корицы…
Всегда ясное небо, всегда звенит в траве шмель, катится по зеленой траве упавшее яблоко, красное солнце садится меж черных сосен, сверкает на солнце снежный наст и так невероятно пахнут первые зеленые тополиные листочки!
А долгие семейные чаепития у пыхтящего самовара? С уходящими за полночь разговорами и даже пением романсов: по части романсов был дед, но порой и бабушка подпевала его тенорку своим гудящим басом, а Инна, у которой было хорошее контральто, петь не любила. Лишь изредка баловала она друзей и родных какой-нибудь «Калиткой», или, задумчиво глядя в пространство, заводила: «День ли царит, тишина ли ночная…». После смерти деда, правда, уже не пели. Петь не пели, но гости собирались по-прежнему часто – Бахрушины были гостеприимны и любили кипение жизни вокруг, да и красота сначала Натальи Львовны, а потом затмившей ее Инны притягивала поклонников.
А чтения вслух прохладными августовскими вечерами, когда бабочки летят на огонь и стелется по низинам туман? Осенние костры и печеная картошка, запах опавших листьев и дыма, первые заморозки и сосульки – прозрачный обломок так сладко запихнуть в рот, пока бабушка не видит! Круг льда, намерзающий за ночь в оставленном на терраске ведре, прозрачный и тонкий, как луна, что сказочным светом заливает сверкающий серебром снег – однажды в полнолуние Титúна вывела Лялю с Сашкой погулять. Эту прогулку они запомнили на всю жизнь, тем более, что больше так уже никогда не гуляли...
Татьяна Стручкова
no subject
no subject
no subject
О юбилеях. Делаю пост к годовщине выхода альбома Хью. Сложный и трудоёмкий, поэтому занята, из программ не вылезаю.
no subject
no subject
Дома ж сидим, полоскаем горло и т.д. По-очереди развлекаем Нину.
no subject
no subject
(у вас нечаянная ошибка в посте про пустыни, - Европа - не материк, материк - Евразия)
no subject
А про пустыни - это не мое, это перепост!
:)
no subject
no subject
no subject